восторг
Меня никогда не рисовали.
Кроме, кажется, одного раза в метро.
Я ехала уставшая, прислонившаяся к "не прислоняться", ноги несщадно болели, голова гудела. Шли первые дни октября, на работе было тяжело, скоро должен был быть Его день рождения, все гудели, я ехала в какую то глушь за дорогими часами. Я стояла, с насаждением борясь со сном. Глаза закрывались, в мыслях было липко.
Это было за 12 часов до дедушкиной смерти. Не знаю, почему это примечательно. Не совпадение даже. Просто мне до сих пор верится- семья связана. Все всё чувствуют.
То есть я выглядела плохо, отвратительно, совершенно стандартно по меркам московского метрополитена во вторник днем.
Он сидел в самом углу вагона, такой бородатый, возраста неопределенного. Сидел и вдруг схватился за сумку, достал блокнот А4 и жадно уставился на меня. Я чувствовала его взгляд- и не сказать, что это было неприятно. Просто необычно- он рассматривал меня не как пассажир... А как человек заинтересованный.
Я закрыла глаза.
На мне была странная куртка, как будто видавшая виды и не видавшая еще ничего. Рюкзак, тяжело оттягивающий плечи.
А еще я ночь не спала. Кажется, это было после очередной пьяной бурной ночи у Леонида дома. Да, так и было. Поэтому мое " плохо" удобно расположилось в крайней степени и наблюдало медленную мою кончину.
Когда я открыла глаза- он рисовал. Смотрел на меня- рисовал. Смотрел на меня- рисовал.
Я перестала двигаться и замерла в какой то позе перекошенного дерева.
Я проехала свою остановку. За ней еще одну.
Вышла с большим сожалением.
Мне показалось- что с него хватит. Наброски рисовать можно и за минуту, а образ должен был отпечататься у него в памяти.
А потом умер дедушка. И все события потеряли какие то краски на долгое время.
Кроме, кажется, одного раза в метро.
Я ехала уставшая, прислонившаяся к "не прислоняться", ноги несщадно болели, голова гудела. Шли первые дни октября, на работе было тяжело, скоро должен был быть Его день рождения, все гудели, я ехала в какую то глушь за дорогими часами. Я стояла, с насаждением борясь со сном. Глаза закрывались, в мыслях было липко.
Это было за 12 часов до дедушкиной смерти. Не знаю, почему это примечательно. Не совпадение даже. Просто мне до сих пор верится- семья связана. Все всё чувствуют.
То есть я выглядела плохо, отвратительно, совершенно стандартно по меркам московского метрополитена во вторник днем.
Он сидел в самом углу вагона, такой бородатый, возраста неопределенного. Сидел и вдруг схватился за сумку, достал блокнот А4 и жадно уставился на меня. Я чувствовала его взгляд- и не сказать, что это было неприятно. Просто необычно- он рассматривал меня не как пассажир... А как человек заинтересованный.
Я закрыла глаза.
На мне была странная куртка, как будто видавшая виды и не видавшая еще ничего. Рюкзак, тяжело оттягивающий плечи.
А еще я ночь не спала. Кажется, это было после очередной пьяной бурной ночи у Леонида дома. Да, так и было. Поэтому мое " плохо" удобно расположилось в крайней степени и наблюдало медленную мою кончину.
Когда я открыла глаза- он рисовал. Смотрел на меня- рисовал. Смотрел на меня- рисовал.
Я перестала двигаться и замерла в какой то позе перекошенного дерева.
Я проехала свою остановку. За ней еще одну.
Вышла с большим сожалением.
Мне показалось- что с него хватит. Наброски рисовать можно и за минуту, а образ должен был отпечататься у него в памяти.
А потом умер дедушка. И все события потеряли какие то краски на долгое время.